Публікуємо мовою оригіналу та без змін інтерв'ю мистецтвознавиці Аліни Сандуляк з українським фотографом Борисом Савельевим, що вперше було опубліковане в липні 2017 року на сайті Art Ukraine.
Группа Четырех – это четыре фотографа, которых объединяли схожие взгляды на фотографию: Борис Савельев, Вячеслав Тарновецкий, Сергей Лопатюк и Александр Слюсарев. Последний – известный российский фотограф, автор понятия «метафизическая фотография». Сегодня троих уже нет в живых, единственный, кто может рассказать о фотографии того времени – Борис Савельев. Фотограф, о котором пишет Time, работы которого публикуются в книгах Thames and Hudson и хранятся в коллекциях музеев Corcoran (Вашингтон, США), Saarbruken (Германия), Современного искусства в Сан-Франциско, Третьяковской галерее и тд., сейчас живет между двумя городами – Москвой и родными Черновцами. По характеру очень скромный человек, Борис Савельев все же согласился дать интервью. Алина Сандуляк, куратор Школы Bird In Flight, искусствовед, встретилась с ним в Черновцах и расспросила о коллективе фотографов «Группа Четырех», квартирных фотовыставках 1980-х, первых книгах и восприятии фотографии.
В Украине очень мало известно про Группу Четырех и про черновицкую фотографическую среду 1970-1980-х. Расскажите, пожалуйста, как возникла группа?
Из Черновцов я уехал в 1966 году, и Группа Четырех вообще возникла в Москве. Тарновецкий приехал туда писать диссертацию, жил в Москве некоторое время и именно там мы познакомились, сошлись во взглядах на фотографию. Черновцы были опосредованными, поскольку я, Славик, Сережа родом из этого города, но общались мы в основном в Москве. Когда мои родители еще были живы, я часто приезжал в Черновцы, и, конечно, тогда мы тоже виделись, вместе снимали, общались. В основном подпитка между нами шла на ментальном уровне.
В советское время мы снимали только “в стол”. Это не были политические диссидентские фотографии, но это была “прямая” фотография и она была нежелательной. Конечно же, хотелось где-то показывать свои работы. Прибалтика в то время считалась полузападом: там были более свободные нравы и расцветали фотоклубы. Мы дружили с литовскими фотографами. Нам вчетвером (я, Вячеслав Тарновецкий, Сергей Лопатюк и Александр Слюсарев) предложили сделать групповую выставку в Музее Шауляя – первом в Советском Союзе музее фотографии. Мы так и решили себя назвать “Группа Четырех”, а по-литовски – Кетури. Выставка прошла с успехом, но публикации о ней были только в Шауляе и Вильнюсе – в Москве и Киеве, естественно, встретили молчанием. Это была первая и последняя наша совместная выставка.
Какой это был год?
1978. В то время не было такого количества галерей и музеев фотографии, как сейчас. А в этом музее ежегодно устраивали разные выставки, на которых показывали и профессиональных фотографов, и любителей. Больше на них, конечно, присутствовала пропагандистская фотография, но уделяли внимание и художественной. И вот мы порой участвовали в таких общих выставках.
Так было до перестройки. А после начали приезжать кураторы из Европы. Одной из первых была главный редактор Review Photography Даниэла Мраскова. Она отобрала работы нас четверых и еще десяти фотографов и в 1986 году вместе с лондонским издательством Thames&Hudson издала книгу “Another Russia”. Параллельно в 1988 вышла моя отдельная книга “Secret City”. Потом уже начались приглашения в немецкие, финские и прочие выставки и издания, кто-то из нас принимал участие, кто-то – нет.
После распада Советского Союза наши встречи стали реже. Естественно, мы продолжали общаться, но уже как таковой группы не было – она осталась в истории, поскольку я считаю, что мы в те годы действительно дали мощный толчок. Может быть, последующему поколению… Но тогда все так снимали, делали “прямую” фотографию. Мы же хотели зацепить не моментом, а визуальным эффектом, и отталкивались скорее от американской школы – Уокера Эванса, а также от ранних работ Эжена Атже. В Москве нас часто называли западными фотографами. К сожалению, ни Тарновецкого, ни Лопатюка, ни Слюсарева уже нет в живых. Сейчас уже время общаться только с их архивами.
Что касается известного понятия Александра Слюсарева «метафизическая фотография», вы его разделяли?
«Метафизическую» фотографию Слюсарев придумал, когда начал свою образовательную деятельность. Это просто слова, и я никогда не разделял эту теорию. По сути, мы никогда это и не обсуждали – не важно, как назвать то, что ты снял. Мы разговаривали на темы плохая это фотография или хорошая. Я считаю, что фотография – это ощущение мира.
Кураторы книг “Another Russia” и “Secret City” воспринимали тогда фотографию с постсоветского пространства в целом как что-то запрещенное, закрытое и неизвестное?
Тогда они только открыли эту другую, не официальную, советскую фотографию. Здесь шла речь именно о другой фотографии. Я тогда только начал снимать в цвете, считаю, что те снимки еще были слабыми. Но куратор первой книги увидел мои фотографии и предложил издать персональный альбом.
Как вы впервые пришли к фотографии, у вас ведь авиационное образование?
Не знаю, сложно сказать. Просто взял камеру и начал снимать, еще в школе в Черновцах. Работу инженера я быстро бросил и отправился на “вольные хлеба”. Но работать в новостном издательстве мне было скучно, к тому же я не хотел снимать пропаганду. Поэтому нашел альтернативу – работал по договорам, снимал для художников. Сотрудничал с киевским издательством «Мистецтво», работал в паре с книжным графиком, сделал им четыре альбома. Хорошее было издательство, размещалось на Золотоворотской улице, рядом с Золотыми Воротами. В общем, это было не самое главное, но это приносило хоть какие-то деньги на жизнь – она была дешевой и мне хватало. А после перестройки, когда начали приезжать кураторы из других стран, у меня стали покупать фотографии. И до сих пор я сотрудничаю с несколькими галереями из Европы.
Вы говорите, эта деятельность была не самой главной. А что для вас было главным в тот период?
Самым главным был процесс съемки для себя и постижение мира. Интерес до сих пор остался. Эти ребята (Тарновецкий, Лопатюк, Слюсарев – прим. ред.) снимали до самой смерти и, мне кажется, если бы они сейчас были живы, то они продолжали бы снимать, поскольку это как смысл жизни. Дело не в камере, и не в печати, а в постижении увиденного. Я не ставлю перед собой задачи, со мной случается визуальный удар и я снимаю. Потом я интерпретирую – немного работаю с балансами, плоскостями, насыщенностью во время печати. Но для меня первое впечатление – самое важное. Я ищу в повседневности уникальные вещи – это может быть свет, состояние, ситуация. Это определенно не литература в фотографии. Именно на этих взглядах мы вчетвером и сошлись.
В одном из интервью Слюсарев так и говорил, что фотография для него это не литература – в его снимках нет сюжета. Для него первична форма.
Да, для Слюсарева была важна форма. А для Славика Тарновецкого – состояние света и пространства. Меня же всегда привлекали световые ощущения. Сережа Лопатюк был романтиком, он тонко чувствовал каждого человека, его интересовал портрет в окружении, и у него остались пронзительные вещи.
Вы все познакомились в Москве?
Да, в Москве…
То есть черновицких фотографов вы тоже там встретили?
Я знал Славика еще по школьным годам, но он был старше меня на пару лет, он не входил в круг моего общения. Но когда я стал серьезно заниматься фотографией, тогда, естественно, я с ним познакомился. Ориентировочно это был конец 1970-х.
В Москве мы собирались у Слюсарева – он жил один и это было удобно. Также приходили к Мише Леонтьеву, который был завотделом художественной фотографии в журнале «Советское фото». В 1980-е в этот журнал присылали фотографии со всего Союза, но по идейным соображениям многое отбраковывали. Миша не выбрасывал эти снимки (их тогда обратно не посылали), а собирал и потом делал шикарные выставки у себя дома. Мы приходили их смотреть – это была постоянно меняющаяся обновляющаяся выставка. Показывали и обсуждали также и свои фотографии. Был такой мини клуб. К сожалению, и его уже нет в живых. Кажется, его сын продал в Америку всю эту потрясающуюся коллекцию.
Так вот многие архивы и пропадают…
К сожалению, да.
Вы рассказали про такой квартирный, подпольный клуб. Расскажите еще про клуб «Новатор», пожалуйста.
Его организовали два старых фотографа Хлебников и Сашальский. Несколько лет я был председателем этого клуба. Раз в неделю мы проводили творческие вечера: приглашали одного фотографа, вывешивали снимки, обсуждали. Это способствовало развитию. Кстати, Славик Тарновецкий был председателем отделения фотосоюза в Черновцах, и здесь тоже жизнь кипела. В остальных же городах Украины, кроме Харькова, Днепропетровска и Запорожья, было все тихо.
Вы общались с фотографами из этих городов?
Конечно. Многие приезжали в Москву. Тогда мы познакомились с Борей Михайловым, Мариком Розовым, Сашей Фельдманом.
Как часто вы сейчас бываете в Черновцах?
Последние лет шесть большую часть времени я провожу в Черновцах. Мне здесь очень нравится. Я здесь родился, и многое знаю, здесь спокойно. Это какие-то новые мысли, впечатления, поиски. Здесь я постоянно снимаю. И хотя я много снимал в других городах – в Лондоне, Берлине, Мадриде, Риме, Милане и так далее, но очень мало что из этого осталось. Это как пишут критики – во всех других городах я ищу Черновцы.
В чем же особенность?
Не знаю. У критиков это литература, они должны написать, что я ищу свое детство. Но я не ищу детство. Просто большинство моих фотографических достижений принадлежит этому городу. Например, Москву я снимал 40 лет – сколько там жил. Где я живу, там я и снимаю. Но я не стрит фотограф, как меня часто называют, я не снимаю специально на улице. Я могу снимать где угодно.
Кстати, с вашими работами я познакомилась именно в книге Street Photography Now
Я очень не люблю эту книгу. В фотографиях там много литературы и мало визуального. Например, те же Вебб, мой приятель Пинхасов, Груйер, Меерович не считают себя стрит фотографами, но их тоже записали в это направление и добавили в книгу. Мне кажется, это сродни способу вешать ярлыки. Я считаю, есть фотография хорошая и плохая. Есть прямая фотография и театральная. Театральная фотография это, например, то, чем Михайлов занимается. Это не фотография как таковая, это фотофиксация реминисценций. Сейчас такое искусство достаточно модно. Но для меня это не интересно.
Расскажите тогда, как вы понимаете фотографию. Что такое фотография для вас? Ведь прямой фотографией часто называют репортажную, но ваши работы нельзя назвать репортажными.
Это сложно объяснить словами. Есть прямая фотография хорошая и есть прямая фотография плохая. Направлений существует очень много. Свое направления я нахожу в эстетике, которая тянется еще от Вермеера – это про свет. Меня волнует, чтобы в изображении была притягательность.
У вас достаточно сложная печать – на алюминии. Почему вы выбрали эту технологию?
От печати очень многое зависит. Я печатаю на грунтованном алюминии, многослойной технологией, которую мы придумали с приятелем. Эту технологию поддерживает студия Factum Arte в Мадриде, с ними я и сотрудничаю. Выглядит такая печать практически как 3d. То есть я не вмешиваюсь в изображение, но создаю его так, как я вижу и чувствую. И важно понимать, что это не коммерческая печать, это уникальная технология. С помощью этой печати тонко передаются цвета – от ярких до приглушенных. Сейчас для выставок я печатаю большими форматами и делаю ограниченный тираж, только 3 экземпляра, а после полностью закрываю данные сюжеты.
Раньше порой я переходил и на черно-белую печать и на более сложные техники, используя печать 19 века – калотипию, и делая смешанные техники: печатая вначале на принтере, затем сверху калотипией, затем, если нужно, гумбихроматом. Это трудоемкий процесс. В Черновцах я только снимаю, здесь мастерской нет. Да и к тому же сейчас я перешел на “цифру”.
Comments